9
Zarsko Selo, mardi matin, 1-er Août <1839>.
...Monsieur Viegel me disait l'autre jour: «Il faut que vous ayez un talisman d'attraction; vous êtes la femme la plus généralement aimée que je connaisse — et pourtant vous avez blessé beaucoup de personnes soit par irréflexion, soit par négligence; je ne trouve même pas que vous vous donniez jamais beaucoup de peine pour être aimable; eh bien, on vous pardonne tout cela; vous avez un regard et un sourire devant lesquels l'antipathie et ressentiment ne tiennent pas, что-то милое и привлекающее всех». C'est fort joli, n'est-ce pas, et très flatteur, si c'était vrai? Quand je dis «très flatteur», Dieu sait! Etre aimée de tout le monde veut dire au fond n'être véritablement aimée de personne! Mais je ne regarde jamais au fond des choses pourvu que la surface me convienne. Et puis les livres, ces bons et chers compagnons qu'on <нрзб.> aimer sans qu'ils vous le rendent (c'est le beau idéal auquel j'aspire dans mon système sur l'humanité, mais je ne l'ai pas encore atteint) — et les promenades, et mon cheval! Combien sont bêtes les gens qui trouvent le temps de s'ennuyer dans la vie! Pardonnez-moi, chère Catherine, cette longue dissertation philosophique et tant soit peu égoiste! Revenons à l'histoire. <...>
1 avec sa nièce, la jolie Mlle Traversey,2 et Michel Rebinin,3 plus gros, plus réjoui que jamais. Ceux- là aussi nous les avons fait joliment promener, non par une matinée, mais par une soirée ardente — à si bonnes enseignes qu'en une demi-heure, montre à la main, nous avons couru (c'est le mot) de l'Arsenal par le Parc et le jardin au chemin du fer qu'elles devaient prendre pour aller à Pavlovsky; nous les y avons accompagnées; au Vauxhall nous avons pris force glaces et verres d'eau froide pour calmer notre fièvre intérieure, et à dix heures nous sommes revenues à la maison avec Voldemar, Rebinin, Tyran et Zolotnitsky, toujours par le chemin de fer. Nous avons trouvé chez nous les Polouekhtoff,4 les Baratinsky, Wiasemsky et les Valoueff; lui, s'entend Valoueff, et Paul5 venaient nous faire leurs adieux, ils partaient le lendemain, par le bateau à vapeur, pour Hambourg et Norderney où ce dernier restera, avec ma tante, prendre des bains de mer; j'oubliais Lermantoff qui, le lendemain, a accompagné ces Messieurs sur le bateau à vapeur et nous a raconté que l'infortuné Paul a déjà vomi quatre fois pendant le trajet. Marie6 est d'un courage héroïque: elle n'a pas pleuré jusqu'au moment même de la séparation. On lui a laissé les deux Dlles Polouekhtoff pour consolation et compagnes de solitude. Samedi j'ai monté à cheval avec elle, Voldemar, Repnin, Victor Balabin et Üxküll7. <...>
Le soir nous avons eu Annette Olenin8 avec son petit père,9 Marie, Balabin, Repnin et Lermantoff: ce qui formait une réunion très gaie, très bavarde et très amusante. <...>
Mardi j'ai dîné à Pavlovsky, chez la Pcesse Schterbatoff-Steritch.10 Vous me demanderez à quel propos? Je n'en sais rien. Je n'ai pu m'y refuser, car elle me l'a demandé avec instance ême. Il y avait la vieille grand'Maman aux cheveux blancs et aux joues roses, Antoinette Bloudoff,11 Annette Olenin et Lermantoff (vous pouvez vous figurer les rires, les gentillesses, les chuchotements et les coquetteries — les fleurs naturelles qu'on se pose mutuellement dans les cheveux — enfin the whole array12 de séductions, qui empêche ces Dames d'être agréables, car elles le seraient véritablement si elles étaient toutes simples, ayant beaucoup plus d'esprit et de culture que la plupart des femmes à Petersbourg). Elles étaient fort occupées d'une soirée que donnait ce même jour Annette Olenin, qui s'appelait la soirée des folles, où chacune de ces Dames devait figurer une des Cloches de Moscou, et où, fait d'hommes, on n'admettait que des maris (qui ne sont pas des hommes, disent-elles) — Mr Kavalkoff,13 Mr Danaouroff14 etc.
J'entendais la Pcesse Schterbatoff qui demandait à Annette: «Vous n'invitez pas Mlle Sophie?» — et l'autre qui lui répondait: «Non, Sophie s'ennuyerait, elle aime à causer, et nous ne ferons que rire et faire des farces entre nous; будем беситься». Vous pensez bien que j'ai fait la sourde oreille en entendant ce mot terrible. Lermantoff n'en revenait pas de ma mine grave et de mon maintien sérieux, так что мне совестно стало, et j'ai fini par me mettre au courant des plaisanteries et des gentillesses et même par rire de bon cœur et même par courir взапуски avec Annette Olenin.
Nous nous sommes promenées en masse au Vauxhall, et à 9 heures la Pcesse Schterbatoff m'a de nouveau ramené en calèche à Zarsko Selo; elle est si bonne enfant que je ne veux plus la trouver sotte. A notre thé nous avons eu Marie Valoueff avec ses deux compagnes, mon oncle Wiasemsky, Repnin et Lermantoff, dont la présence est toujours douce et animante. Antoinette Bloudoff m'a dit que son père l'estimait beaucoup, comme le seul de nos jeunes écrivains dont le talent était ûrir semblable à une belle moisson, produit d'un bon terrain — car il lui trouvait les sources vives du talent — l'âme et la pensée!
Il a cessé de pleuvoir; combien je voudrais que le ciel s'éclaircisse, car c'est justement avec Lermantoff, Repnin, Lise et Catherine Polouekhtoff que nous devons monter à cheval ce soir. Il était même question d'une partie au moulin que Pierre15 connaît, avec Mme Schevitch en calèche avec Maman, la Pcesse Troubetskoy16 et Lieven17 avec nous; mais «Soyons justes»18 est toute bouleversée d'une chûte de cheval que son frère, le Comte Benkendorf, a fait aux manœuvres. J'espère qu'il en sera quitte pour boiter un peu...
Царское Село, вторник утром, 1-е августа <1839 г.>.
...Господин Вигель давеча сказал мне: «Не иначе как вы владеете неким из всех знакомых мне женщин вас любят больше всех — а между тем вы многих обижали, одних по необдуманности, других по небрежности. Я не нахожу даже, чтобы вы когда-либо особенно старались быть любезной. И что же? Вам все это прощают; у вас такой взгляд и такая улыбка, перед которыми отступают антипатия и недоброжелательство, в вас есть *что-то милое и привлекающее всех*». Не правда ли, очень любезно и очень лестно, если это в самом деле так? Хотя, бог знает, почему я говорю «очень лестно»! Быть любимой всеми означает в сущности не быть по-настоящему любимой никем! Но я никогда не смотрю в сущность вещей. Лишь бы меня устраивала видимость. И еще есть книги, эти добрые и дорогие спутники, которые <нрзб.> любить бескорыстно (это тот прекрасный идеал, к которому я стремлюсь в своей системе взглядов на человечество, но которого я еще не достигла), — а прогулки, а моя лошадь! Как глупы люди, которые находят время скучать в жизни! Извини мне, дорогая Катрин, это длинное, философическое и капельку эгоистическое рассуждение! Вернемся к повествованию. <...>
В пятницу у нас были Катрин Спафарьева1 со своей племянницей, красавицей м-ль Траверсе,2 и Мишель Рябинин,3 более толстый и веселый, чем когда-либо. Их мы тоже заставили совершить неплохую прогулку, только не утром, а вечером, который был поистине жарким, потому что за минута в минуту, мы пробежали (в полном смысле слова) через парк и сад от арсенала до железной дороги, по которой дамы должны были отправиться в Павловск, куда мы их и проводили. В воксале мы съели много мороженого и выпили множество стаканов холодной воды, чтобы умерить наш внутренний жар, и в десять часов опять по железной дороге вернулись домой с Вольдемаром, Рябининым, Тираном и Золотницким. У нас мы застали Полуектовых,4 Баратынских, Вяземского и Валуевых; он (я разумею: Валуев) и Поль5 приезжали попрощаться с нами, на следующий день они отплывали пароходом в Гамбург и Нордерней, где Поль останется вместе с моей тетушкой на морских купаньях. Я забыла упомянуть Лермантова, который назавтра ездил провожать этих господ на пароходе и потом нам рассказывал, что во время переезда несчастного Поля успело вырвать уже четыре раза. Мари6 проявляет героическое мужество: она не плакала до самого их отъезда. С ней оставили обеих девиц Полуектовых, чтобы те утешали ее и скрашивали ее одиночество. В субботу я каталась верхом с ней, Вольдемаром, Репниным, Виктором Балабиным и Икскюлем.7 <...>
Вечером у нас были Аннет Оленина8 со своим батюшкой,9 Мари, Балабин, Репнин и Лермантов; все они являли собой общество очень веселое, очень говорливое и очень занимательное. <...>
Во вторник я обедала в Павловске у кн. Щербатовой-Штерич.10 Ты меня спросишь: по какому случаю? Понятия не имею. Но я никак не могла отказаться, потому что она настоятельно просила меня об этом и сама за мной приехала. Там были ее престарелая бабушка с седыми волосами и румяными щеками, Антуанетт Блудова,11 Аннет Оленина и Лермантов (можешь себе вообразить смех, любезности, шушуканье и всякое кокетничание — живые цветы, которыми украшали волосы друг у друга, словом 12 обольщения, что мешает этим дамам быть приятными, какими они могли бы быть, веди они себя проще и естественнее, ведь они более умны и образованны, чем большинство петербургских дам). Они были очень увлечены разговорами о вечере, который давала в тот же день Аннет Оленина и который назывался «вечером шалуний»; каждая из них должна была изображать на нем один из московских колоколов; что же до мужчин, то туда допускались только мужья (а они не мужчины, говорили дамы), вроде г. Ковалькова,13 г. Донаурова 14 и т. п.
Я услышала, как кн. Щербатова спросила у Аннет: «Вы не приглашаете м-ль Софи?» — и та ей ответила: «Нет, Софи было бы скучно, она любит побеседовать, а мы будем только смеяться и дурачиться друг с другом; *будем беситься*». При этом ужасном слове я, разумеется, сделала вид, будто ничего не слышу. Лермантов был поражен моим серьезным
Мы прогулялись всей компанией, дойдя до воксала, а в 9 часов кн. Щербатова снова в коляске отвезла меня в Царское Село. Она такая добрая, что я больше не хочу считать ее глупой. За чаем у нас были Мари Валуева со своими обеими спутницами, дядюшка Вяземский, Репнин и Лермантов, чье присутствие всегда приятно и всех одушевляет. Антуанетт Блудова сказала мне, что ее отец очень ценит Лермантова и почитает единственным из наших молодых писателей, чей талант постепенно созревает, подобно богатой жатве, взращиваемой на ибо находит в нем таланта — душу и мысль!
Дождь перестал идти. Как мне хотелось бы, чтобы небо прояснилось: ведь именно с Репниным, Лиз и Катрин Полуектовой мы собираемся совершить верховую прогулку сегодня вечером. Шла было речь даже о прогулке на мельницу, которую знает Пьер;15 вместе с нами должны были поехать в коляске м-м Шевич с маменькой, кн. Трубецкая16 17 но «Будем справедливы»18 очень взволнована из-за падения с лошади, случившегося с ее братом, графом Бенкендорфом, на маневрах. Я надеюсь, он отделается тем, что немного похромает...
КОГА, ф. 531, оп. 1, ед. хр. 14, л. 10 — 11 об.
1 Екатерина Леонтьевна дочь генерал-лейтенанта Леонтия Васильевича Спафарьева (1766 — 1847). П. А. Плетнев писал Я. К. Гроту 21 января 1841 г.: «Странно, что Спафарьева могла увлечься Лермонтовым. Ужели она сознает в душе возможность таких низостей, какими унизил автор княжну и ее мать?» (Грот Я. К., Плетнев П. А. Переписка, т. 1. СПб., 1896, с. 212; речь идет о «Княжне Мери»).
2 Траверсе, маркиза де (1822 — 1899), — дочь Александры Леонтьевны Траверсе, рожд. Спафарьевой. Отличалась красотой и умом, была в переписке с П. А. Плетневым и Я. К. Гротом, посвящавшими ей стихи. С 1841 г. замужем за А. В. Паткулем. Мемуары ее вышли в свет отдельным изданием (Воспоминания М. А. Паткуль, рожд. маркизы де Траверсе, за три четверти XIX столетия. СПб., 1903).
3 Рябинин
4 Полуектовы: Борис Владимирович (1778 — 1843) — участник Отечественной войны 1812 г., генерал-лейтенант, и его жена — Любовь Федоровна, урожд. княжна Гагарина, сестра В. Ф. Вяземской. У них были дочери: Екатерина, Прасковья и Любовь. Екатерина Борисовна и одна из ее сестер, как видно из данного письма (см. также ниже), бывали у Карамзиных.
5 Поль — Павел Петрович Вяземский (1820 — 1888) — сын П. А. и В. Ф. Вяземских. Окончил С.-Петербургский университет; позднее — археограф, сенатор, основатель Общества любителей древней письменности. Встречался с Лермонтовым у Карамзиных и Валуевых. Перевел на французский язык стихотворения Лермонтова «Тучи» и «Есть речи — значенье». В 1843 г. женился на родственнице поэта М. А. Бек, урожд. Столыпиной. Вывел Лермонтова в качестве одного из действующих лиц в «Письмах и записках» Оммер де Гелль, которые являются литературной мистификацией.
6 М. П. Валуева.
7 Возможно, Карл Петрович Икскюль (Икскуль), окончивший в 1836 г. Царскосельский лицей и впоследствии бывший послом в Риме.
8 Оленина (1808 — 1888) — дочь А. Н. Оленина, с 1825 г. — фрейлина, с 1840 г. — замужем за Ф. А. Андро, полковником лейб-гвардии гусарского полка. Лермонтов бывал у Олениных и написал стихотворение в альбом Анны Алексеевны в день ее рождения, 11 августа 1839 г. (см.: Михайлова А. Н. Стихотворение М. Ю. Лермонтова <А. А. Олениной. — В кн.: М. Ю. Лермонтов. Сб. статей и материалов. Ставрополь, 1960, с. 165 — 170).
9 Оленин (1763 — 1843) — президент Академии художеств, директор Публичной библиотеки, археолог, художник и историк, член Государственного совета. Согласно черновой описи его архива, Лермонтов был в числе его корреспондентов (см.: Михайлова <А. А. Олениной>, с. 170).
10 Щербатова, урожд. Штерич, княгиня (около 1820 — 1879), — молодая вдова, красивая и образованная, любившая искусство и литературу. Была близко знакома с М. И. Глинкой, с которым ее связывала «поэтическая дружба» (Глинка М. Записки. Л., 1953, с. 136). Лермонтов был увлечен ею в 1839 — 1840 гг. и бывал у Щербатовой в Петербурге и на даче в Павловске. Соперничество в ухаживании за ней с Э. де Барантом считается одной из возможных формальных причин дуэли Лермонтова в феврале 1840 г. Поэт посвятил Щербатовой стихотворения «Молитва» («В минуту жизни трудную»), «Отчего» и «На светские цепи». Перед отъездом Лермонтова на Кавказ, 10 мая 1840 г., А. И. Тургенев записал в дневнике: «Был у кн. Щербатовой. Сквозь слезы смеется. Любит Лермонтова» (Литературное наследство, т. 45 — 46, с. 420). В начале 1844 г. М. А. Щербатова вышла замуж за полковника И. С. Лутковского, адъютанта великого князя Михаила Павловича. Бабушка М. А. Щербатовой — Серафима Ивановна Штерич, урожд. Борноволокова (1778 — 1848).
11 Блудова, графиня (1812 или 1813 — 1891), — дочь Д. Н. Блудова, фрейлина, мемуаристка. Встречалась с Лермонтовым начиная с 1838 г. в доме Е. И. Шевича и у М. А. Щербатовой. В ее «Воспоминаниях» (Рус. арх., 1889, кн. 1, с. 64) содержится характеристика
Лермонтова. В альбоме Блудовой (ИРЛИ) находятся пять рисунков поэта (см.: Пахомов
12 The whole array — все средства (англ.).
13 Ковальков — неустановленное лицо.
14 Речь идет, возможно, о Иване Михайловиче (1807 — 1849) или Петре Михайловиче (1801 — 1863) сыновьях сенатора М. И. Донаурова. Оба брата отличались любовью к литературе и театру (см. их письма к Н. Э. Писареву 1827 — 1835 гг. в кн.: Щукинский сб., вып. 7. М., 1907, с. 367 и др.; из писем следует, между прочим, что оба они были женаты уже к 1835 г.).
15 Пьер — П. А. Валуев.
16 Александра Александровна урожд. Нелидова (1807 — 1886), княгиня, — жена князя Н. П. Трубецкого.
17 Дарья (Доротея) Христофоровна Ливен, княгиня, урожд. Бенкендорф (1785 — 1857), — сестра шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа, жена русского посланника в Лондоне Х. А. Ливена.
18