|
4
Кокетка, сплетница, ревнивица, интриганка и даже «особа легкого поведения»? Но женщина, которую петербургское злоязычие наградило столь двусмысленной репутацией, была известной немецкой писательницей. Правда, романисткой она стала только после вынужденного отъезда из Петербурга, но и раньше она уже печаталась. Некоторые фельетоны и путевые очерки Бахерахт появлялись на страницах парижских журналов. Занималась она и художественными переводами с немецкого. Обратившись в 1841 году к родному языку, Бахерахт стала печататься в Германии под псевдонимом Therese.
консульства Романа Ивановича фон Бахерахта. В 1849 году развелась с ним, желая узаконить свои многолетние отношения с Карлом Гуцковом. Но писатель-демократ не захотел соединить свою жизнь с аристократкой, не способной, по его мнению, войти в трудовую среду профессиональных литераторов. Пережив тяжелую драму, Тереза стремительно вышла замуж за полковника нидерландской службы фон Лютцова и уехала с ним в Батавию. В 1852 году она умерла на острове Ява.
В немецкой истории литературы Терезе отводится третьестепенное место. Ее считают типичной салонной писательницей. Основная тема ее романов и новелл, вышедших в 1843—1849 годах, — проблема женской судьбы, борьба свободного чувства с условностями и т. п. Материалом для наблюдений ей служила аристократическая среда. Карл Гуцков считал сильными сторонами ее таланта описания природы и психологический анализ женской души, но отказывал в мастерстве композиции23. Другие считали, что она «приобщила свои малозначащие книги к литературе» только благодаря «своему умению улыбаться»24.
Первая книга Терезы свидетельствует о ее начитанности. В этих путевых записках, веденных в 1835—1836 годах в форме писем к матери, она цитирует Байрона, Гете, Вольтера, Расина, подробно говорит о современных произведениях европейской литературы. Жорж Санд служила ей образцом для подражания в литературе и жизни, у Альфреда Мюссе она заимствовала печальные размышления о «сумрачном поколении» XIX века. Особенное внимание Терезы привлекали выдающиеся женщины. В своих письмах к матери она делится впечатлениями о Беттине фон Арним («Переписка Гете с ребенком»), об эксцентричной жизни и смерти Шарлотты Штиглиц25, о воспоминаниях художницы Виже-Лебрен и госпожи Неккер, матери де Сталь. Романы этой знаменитой писательницы не нравились Терезе, находившей у госпожи де Сталь тот же порок, что и у себя, — избыток фантазии.
«Тереза-мечтательница», как определил ее первый издатель, была подвержена той «немецкой болезни», которую Герцен называл «идолопоклонство гениям и великим людям»26.
«Откуда эта пылкая любовь и всеподавляющее восхищение перед теми, кто вписал свои имена в книгу истории? — восклицает Тереза. — Мне иногда кажется, что я уже однажды жила, словно не впервые переживаю то, что чувствую. Мне часто представляется, что я знала Данте, Микель-Анджело, Рафаэля. Перед их совершеннейшими творениями меня охватывают чувства, похожие на смутные воспоминания»27.
С юных лет Терезу влекла к себе литературная среда. Отцовский дом в Гамбурге служил притягательным центром для даровитых людей. Муж Терезы был постоянным и услужливым посредником П. А. Вяземского и А. И. Тургенева в их деловых и литературных европейских связях. Когда Бахерахты решили провести зиму 1839—1840 годов в Петербурге, Тереза просила Вяземского представить ее Е. А. Карамзиной, чтобы войти в литературный салон, о котором ей «так много говорили»28. Перебравшись в 1842 году из гамбургского одиночества в Берлин, она укрепила свои литературные связи в известном салоне Фарнгагенов фон Энзе, путешествуя по Европе в 40-х годах, посещала французского поэта Альфонса Карра29.
Общие литературные интересы связывали «Бахерахтшу» в Петербурге и с Вяземским. «Вы разбудили новые сожаления об умолкнувшей лире Пушкина, — пишет она Вяземскому, прочитав его очерк «Пожар Зимнего дворца». — Поэтические слезы, которые Вы проливаете над дымящимися развалинами, стоят пушкинских. Они напомнили мне возвышенное письмо Плиния Младшего на следующий день после смерти его дяди».
«Адольфа» Бенжамена Констана по просьбе Вяземского (может быть, в его русском переводе?) и обменивается с ним свежими впечатлениями. Она тщетно ищет Вяземского на петербургских балах и возвращается разочарованной, потому что «в местах, от которых бежит поэт, нельзя найти поэзии».
«Уриэля Акосты», Тереза отнеслась к своей роли подруги писателя как к высокому призванию. «Мне всегда доставляло удовольствие слушать, как она декламировала его произведения, — вспоминал немецкий критик Феодор Вель. — Она делала это с чувством и пониманием, благозвучным, проникающим в сердце голосом. Если же читал их я, она была само внимание. Она не пропускала ни слова, вся отдаваясь чтению... И далеко не один, пусть небольшой, но тем не менее важный штрих был внесен ею в работы Гуцкова...»
«Вкус и доброжелательность» отмечала у своей «грациозной и любезной» подруги немецкая писательница Людмила Ассинг. По словам того же Веля, Тереза обладала не только гармоничной «первоклассной» красотой, но и «искусством вести беседу поистине увлекательную»30.
«Бахерахтша здесь в большом ходу, — писал он из Петербурга 16 декабря 1839 года, — и в самом деле она очень мила и имеет более ресурсов и сообщительности, нежели здешние барыни, которые себе на уме, а не другим»31.
Но были в Терезе Бахерахт и некоторые теневые стороны. Намек на них мы находим в дневниковой записи Фарнгагена фон Энзе, сделанной при получении известия о ее смерти. «Красивая, приятная и притом добрая женщина, — пишет немецкий критик, — в последнем отношении, впрочем, не слишком»32.
Фарнгаген фон Энзе, очевидно, намекал на разрыв Терезы с Карлом Гуцковом. Многолетняя связь сменилась жестокой взаимной враждой. «Она была эксцентрична и в любви и в ненависти», — поминал Гуцков былую подругу, узнав о смерти Терезы...
...Она была слишком настойчива. «Кланяйтесь господину Тургеневу, если он живет еще у Вас, я храню его книги как залог, потому что хочу отдать их ему сама», — пишет она П. А. Вяземскому в 1839 году из загородного уединения. В другом письме к нему признается: «Напишите, князь, где мы увидимся, ибо не буду скрывать, что не люблю ждать, когда чего-нибудь желаю».
Но Вяземский, приняв в «скандале» 1840 года сторону Бахерахт, называл ее уже своей бывшей приятельницей. Поначалу он с удовольствием с нею встречался. «Вчера провел я несколько часов вечером у Бахерахтши, — пишет он 23 июля 1839 года, — которая была здесь на всех праздниках и с большим успехом... ». 4 августа он пишет: «Сегодня по-экстраординарному обедаю у Лаваль pour les beaux yeux de m-me Бахерахт»*. Постепенно единственным местом, где Тереза могла рассчитывать на внимание Вяземского, остались бальные «пятницы» той же графини Лаваль. Но он редко посещал особняк на Английской набережной и явился туда как раз 16 февраля33. Вяземский не знал, что, пока внимание гостей было занято особой наследника, в одной из отдаленных гостиных огромного лавалевского дома происходило объяснение Эрнеста Баранта с Лермонтовым. Там обсуждались и повторялись слова «Бахерахтши».
Такова была женщина, которая в 1840 году оказалась причастной к важным событиям в жизни Лермонтова. Эксцентричная и мечтательная, она промелькнула метеором в обществе, где правило — никогда не произносить лишнего слова — было возведено в закон. Пылкое воображение, живая душа и страстная натура Терезы Бахерахт были здесь неуместны. Неосторожное поведение в скованном и замкнутом петербургском свете причинило много вреда и ей самой, и окружающим.
Более подробными сведениями о встречах, беседах и взаимоотношениях Терезы Бахерахт с Лермонтовым мы не располагаем. Но и то, что удалось разыскать, заставляет нас посмотреть на всю историю ссоры и дуэли поэта с Барантом другими глазами. Уже ясно, что старое понимание этого инцидента как пустого бального приключения не может удовлетворить современного читателя. Попробуем же разобраться в других сторонах этого сложного конфликта.
* ради прекрасных глаз мадам (фр.).