|
8
Первые сведения о смерти Лермонтова содержали в себе «ужасные», по словам Ю. Ф. Самарина, «подробности». Очевидцы уверяли, что Мартынов застрелил Лермонтова, нарушив все дуэльные правила. Фраза «убийство, а не дуэль» не сходила с языка взволнованных современников до тех пор, пока власти не приняли мер и не распространили другую, официальную, версию о поединке Лермонтова с Мартыновым. В толках о событии указывались разные мотивы, руководившие убийцей поэта. Большинство искало причины ссоры в личных взаимоотношениях противников. Совсем другое направление приняла беседа П. А. Вяземского с одним из царедворцев, которая происходила 4 августа 1841 года в Царском Селе. Содержание этого разговора передано в известных строках из «Старой записной книжки» П. А. Вяземского. Они часто цитируются, но не становятся от этого понятнее.
«По случаю дуэли Лермонтова, — писал Вяземский, — князь Алек. Ник. Голицын рассказывал мне, что при Екатерине была дуэль между Голицыным и Шепелевым. Голицын был убит, и не совсем правильно, по крайней мере, так в городе говорили и обвиняли Шепелева. Говорили также, что Потемкин не любил Голицына и принимал какое-то участие в этом поединке»90.
Известие о гибели Лермонтова не было случайным поводом для исторических воспоминаний старого царедворца. Дуэль Голицына и Шепелева была известным и часто поминаемым в дворцовых кулуарах трагическим и позорным эпизодом. Еще задолго до пятигорской трагедии А. И. Тургенев касается не совсем ясных в его записи подробностей этой кровавой интриги, ссылаясь в своем дневнике на рассказы того же А. Н. Голицына: «Екатерина и Панин. Смерть к. Голицына — Шепелевым (кн. Прозоровская, его невеста, любила до смерти). В Зимнем дворце Шепелев шпагой задевает ее, она увидела и уехала (со слов кн. Волконской)» (26 августа 1839 г.)91.
Пушкин писал об этом же эпизоде в «Замечаниях о бунте» Пугачева еще в 1834 году:
«Князь Голицын, нанесший первый удар Пугачеву, был молодой человек и красавец. Императрица заметила его в Москве на бале (в 1775) и сказала: «Как он хорош! настоящая куколка». Это слово его погубило. Шепелев (впоследствии женатый на одной из племянниц Потемкина) вызвал Голицына на поединок и заколол его, сказывают, изменнически. Молва обвиняла Потемкина»92.
Голицын и Волконская хорошо помнили эту преступную дворцовую интригу XVIII века, Пушкин и Тургенев знали о ней и оценивали как исторический материал, разоблачающий подлые нравы самодержавия. Вяземскому незачем было вновь излагать это происшествие, если бы он не хотел зафиксировать, что А. Н. Голицын сравнивал предательское убийство екатерининского генерала с гибелью Лермонтова. Находясь на расстоянии более тысячи верст от места катастрофы, Голицын и Вяземский толковали, следовательно, о том, что в кавказской дуэли косвенно принимало участие лицо, равное по могуществу Г. А. Потемкину — морганатическому мужу Екатерины II. Запись Вяземского намекает на прямую аналогию между положением генерала Голицына, имевшего несчастье понравиться императрице, и опального поэта, привлекшего к себе внимание Александры Федоровны. Параллель не покажется слишком смелой, если перенести внимание с автора «Записной книжки» на его собеседника.
Библейского общества. Менее известно, что престарелый царедворец был также ближайшим доверенным лицом Николая I. Голицын пользовался исключительным правом входа к царю без доклада. Ему поручался надзор за царскими детьми во время отсутствия «августейших» родителей. Его советами Николай пользовался при выборе чтения. В 1840 году Голицын участвовал в духовных песнопениях, устраиваемых Николаем I на «собственной даче» великой княгини Марии Николаевны в специфической обстановке: кроме названных лиц, известной святоши Потемкиной и двух-трех фрейлин, туда никто не имел доступа. Таким образом, Голицын, начавший свою придворную карьеру еще при Екатерине, до тонкости знал интимную жизнь двора Николая I. 8 августа 1841 года, когда царь говорил с И. В. Васильчиковым об участи его сына, он дал также аудиенцию Бенкендорфу, Чернышеву и А. Н. Голицыну93.
Доживая свой век, Голицын занимал должность начальника почтового департамента, где завел параллельно с III Отделением систему перлюстрации корреспонденции. По этому поводу у него возникли трения с Бенкендорфом, жаловавшимся, что жандармы Кавказского округа «не могут быть откровенными» в донесениях своему шефу. Борьба между двумя фаворитами закончилась «высочайшим» повелением (25 апреля 1840 года) о неприкосновенности почты, направляемой в III Отделение, корпус жандармов и лично Бенкендорфу. Тем не менее в тифлисской почтовой конторе был оставлен чиновник, имевший право вскрывать «подозрительные корреспонденции» и представлять из них выписки кн. А. Н. Голицыну, а также главноуправляющему Грузией Е. А. Головину. Последний обязывался «лично распечатывать доставляемые ему для перлюстрации пакеты и сохранять их в строгой тайне»94. Так под ревнивым взглядом старого интригана Бенкендорф прибирал к своим рукам кавказскую вольницу.
Осведомленность А. Н. Голицына в секретной деятельности шефа жандармов на Кавказе и во всех извилинах дворцовых интриг, присутствие при беседах Николая о гибели Лермонтова делают ссылку на него Вяземского особенно убедительной.
«Дворцовая» версия о причинах гибели Лермонтова находила, очевидно, тайное распространение. Отсюда купюры в рукописях о личной судьбе поэта, отсюда глухое молчание вместо написанной биографии писателя-классика.
А. И. Тургенев получил известие о гибели Лермонтова, живя под Парижем. Толки о предательском характере дуэли во Францию не дошли. «Отправился получить грустные письма от гр. Вельгурск<ой> из Гавра, от Мюллера из Дьепа, — а Лермонтова не стало», — записывает Тургенев 23 августа (4 сентября) 1841 года95. На следующий день он пишет в Москву А. Я. Булгакову: «Графиня Вельгурская уведомила меня уже о смерти Лермонтова, и я оплакиваю и талант и преступление»96.
Л. К. Виельгорская писала из Гавра 19 (31) августа:
«Вам, вероятно, уже известна плачевная кончина Лермонтова. Подобно Пушкину, он сделался жертвою неугомонного ума. Неизвестно мне, с кем он дрался, pour commerage des gamins <из-за мальчишеской сплетни>, как мне пишут о том из Петербурга. В нем мы лишились многообещающего поэта, странная судьба наших даровитых молодых людей...»97
Не имея подробностей, Тургенев писал Жуковскому 25 августа (6 сентября): «Какие ужасные вести из России! Сердце изныло: Лермонтов убит на дуэли каким-то Мартыновым из-за мальчишеской ссоры, ничего более не знаю...»98
3 (15) сентября на балу у графини Разумовской в Париже Тургенев беседовал «с послом о Лермонтове».
5 (17) сентября у знаменитой Рекамье в одном из кружков гостей был затронут вопрос о восточной политике России и «о гонении гос<ударя> на иноверцев». «Я нападал на православие вообще», — замечает Тургенев в дневнике. Но 1 (13) сентября, беседуя с бароном Андрэ о полицейских мерах, при помощи которых Николай I насаждал православие среди инородцев, Тургенев говорил о жестокой политике царя также и в связи со смертью Лермонтова. «У меня Андрэ, — записывает он, — двое, а не один Лунин. О Лерм<онтове>: о гонении на иноверцев»99.
«Письма из Сибири».
Барон Андрэ, недавно так сочувствовавший Барантам в их конфликте с Лермонтовым, понимал все же, что причины гибели поэта заключались в том, что он был политическим иноверцем. Таким образом, Тургенев и Андрэ указывали на двух бунтарей, ставших жертвами самодержавия, — революционера Лунина и поэта Лермонтова.